Спустившись с Эвереста, Хиллари и Тенсинг сделали заявление: на вершину они поднялись почти одновременно. Журналистов это, естественно, не удовлетворило: что значит «почти»? Даже они знали: если на гору идут двое, то идут в связке, кто-то тропит путь впереди, кто-то топает сзади. Время от времени меняются местами. Так кто же из вас шел на том отрезке впереди, ребята? Кто все-таки первым поставил ногу на ближайшую к стратосфере точку Земли? Ась?

Первый был необходим. Двух первых не могло быть. И дожали-таки журналисты Хиллари и Тенсинга, доломали. Выяснили: на последнем отрезке пути Хиллари шел первым в связке, Тенсинг же поднялся на вершину вторым, отстав от товарища на два шага. Ах, какая громадная разница!.. Но для жующего и пялящегося в экран обывателя — да, разница. Огромная. Колоссальная. Остается только радоваться, что Новая Зеландия и Непал не очень-то рьяно сражались между собой за престиж: и страны не самые заметные, и Эверест — далеко не Марс.

С другой стороны, что мешало Хиллари подождать Тенсинга в шаге от вершины, чтобы ступить на нее одновременно? Отсутствие у альпинистов соответствующей традиции? Заторможенность ума вследствие усталости и кислородного голодания? Наивное непонимание того, что миллиардам людей там, внизу, всенепременно нужен первый?

И ведь нужен. На том стоим. Точнее — сидим или лежим перед телевизором.

А уж если борьба за приоритет идет между могущественными державами…

— Нас обманут, — сказал Карташов, когда поступил ответ с «Лодки Тысячелетий».

Аникеев понимающе усмехнулся.

— Думаешь, они доложат на Землю, а та прикажет им немедленно продолжать разгон?

— Нет, не думаю. — Андрей качнул головой. — Они не доложат.

— Почему ты так считаешь? — прищурился командир. — Ты бы на их месте не доложил, верно? Ладно, не отвечай… Совместный полет, конечно, безопаснее, это и ежу понятно. При этом наплевать на амбиции страны никак невозможно. На месте китайских товарищей ты дал бы нам такой же обтекаемый ответ, как они: на сотрудничество и взаимопомощь согласны, но не в ущерб программе полета. Ты согласился бы сотрудничать — в теории. Ты не стал бы отягощать начальство докладом о нашей маленькой провокации и подарил бы «Аресу» столько времени, сколько понадобится твоему начальству, чтобы понять: никакого сигнала от братьев по разуму не будет. Ставлю пять к одному: после первой неудачи с приемом сигнала китайский ЦУП заставит наших коллег прождать еще девять с половиной часов — до следующего как-бы-сеанса. И только потом Земля прикажет тайконавтам продолжать разгон. На месте Ху Цзюня ты рассуждал бы так: скорее всего, эти западные варвары не успеют догнать нас, и тогда по сути ничего не меняется. Но если они все-таки исхитрятся достичь Марса одновременно с нами, то сделают это, исчерпав все мыслимые резервы, а мы будем иметь и подстраховку, и некоторую фору, поскольку наши резервы останутся при нас. «Лодка Тысячелетий» все равно окажется впереди — пусть не на трое суток, а всего на час или несколько минут, но какая разница? Первый есть первый, а на сколько отстал второй — так ли уж важно? Угадал?

Андрей кивнул.

— Сходно думаем, — буркнул Аникеев. — Но. Они могут выбирать, а нам ничего другого не остается. Авантюра будет та еще. Десять часов мы, будем считать, отыграли. Осталось шестьдесят два плюс-минус. Если мы принципиально не в состоянии отыграть шестьдесят два часа, то я не вижу смысла менять план полета. А если в состоянии, то… Давай всех сюда. Через десять минут.

— И Джона тоже?

— Да. Буди.

Успел Булл протрезветь или еще нет — сейчас не имело значения. Ушибленные алкоголем и кислородом мозги иногда лучше, чем их отсутствие. Особенно если это неплохие мозги. Что он там собирался выбросить за борт?

Десять минут — прорва времени. Формулы небесной механики чудовищно громоздки, однако расчет новой траектории с другими начальными условиями — плевое дело для корабельной «считалки». И задачи на оптимизацию ей вполне по плечу. Пока экипаж отдыхал, Аникеев гонял компьютер. Прежде чем все шестеро вновь оказались в сборе, командир еще раз запустил программу, получил тот же ответ и вывел траекторию на монитор.

С удовлетворением отметил: Джон, кажется, в порядке. Хмур, но это ничего.

Все молчали, ловя скупые слова командира. Пять пар глаз уставились на Аникеева. Хорошие лица… Только напряженные. Даже Бруно застыл, как изваяние.

— Китайские коллеги будут ждать примерно десять часов. Не больше. Больше им и не позволят. Итак, какие будут соображения? Одно мы слышали — кому-то покинуть корабль. Отметается. Другие предложения есть?

Булл молча подвигал желваками. Злится и переживает… Карташов молчал. Жобан переглянулся с Гивенсом.

— Что, никаких предложений?

— Пересчитать траекторию, — подал голос Пичеррили. — Она у нас оптимальна по расходу аргона для ЭРДУ. Можно немного сократить путь… облегчив корабль. Надо посчитать…

— Догнать и перегнать, — хихикнул Жобан.

— Уже посчитал. — Проигнорировав реплику француза, Аникеев указал на монитор. — Зеленая линия — наша штатная траектория. Двигаясь по ней, мы, как вы знаете, безнадежно отстаем от китайцев. Красная линия — новая расчетная траектория. На ней мы выигрываем около шестидесяти трех часов и выходим на финишный отрезок раньше «Лодки Тысячелетий». Всего на час, но раньше. Смотрите.

Линии почти сливались. Но это «почти» выливалось в шестьдесят три часа полета.

— Значит, мы пройдем ближе к Солнцу? — спросил Жобан.

— Максимальное приближение — примерно пятьдесят шесть сотых астрономической единицы вместо шести десятых.

— Однако! Не пустяк.

— Плюс пятнадцать процентов солнечной энергии на наши головы, — мгновенно подсчитал Бруно. — Жарковато будет.

— Можно и потерпеть, — отрезал Аникеев. — Меня другое интересует: система охлаждения выдержит? Какие наружные приборы могут выйти из строя? — Все молчали. — Хорошо. Думайте. Через час я хочу знать ответ. Далее. Теоретически мы можем немного увеличить тягу ЭРДУ. Практически — лишаем себя аргона на возврат. На разгон нам хватит, на торможение — уже нет. Маневровые не помогут. На траектории возвращения мы пролетим мимо Земли и можем надеяться только на спасательную операцию. Шансы в лучшем случае — фифти-фифти.

— Облегчить «Арес», — повторил Бруно.

— Почти на две с половиной тонны, — невесело усмехнулся командир. — Я подсчитал. Давайте решать, без чего мы можем обойтись. Нельзя пожертвовать резервными запасами аммиака для системы охлаждения. Топливом и окислителем для маневровых — тем более. Людьми? — Он непроизвольно взглянул на Булла. — Отпадает. Что мы можем выбросить? Кислород? Воду? Пищу? Личные вещи? Тренажеры? Научную аппаратуру? Кстати, хорошо бы наконец разобраться, откуда у нас перегруз в двести килограммов. И самое главное. — Он обвел взглядом всех пятерых. — Разговор этот имеет смысл лишь при одном условии — безоговорочном согласии всего экипажа с изменением плана полета. Есть риск. Он в любом случае есть, но с предлагаемым изменением плана полета не уменьшится. Мягко говоря. К риску добавятся вынужденные неудобства и ограничения. Вероятно, придется сократить пищевой рацион. Вероятно, придется снизить лимит на воду с трех до двух литров в сутки. И так далее. Если хоть один из нас против, я отказываюсь что-либо менять. Итак, кто против, пусть заявит об этом сейчас. Есть такие?

Молчание было ему ответом.

— Мне этого мало. Возможно, мы сможем перетерпеть, возможно — нет. Если кто-то сомневается в себе, пусть тоже заявит.

— Экипаж Серебрякова смог бы, — уверенно высказался Карташов.

— Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. Я краснеть перед ними не хочу.

— Твои цветовые предпочтения мы выясним как-нибудь в следующий раз. Буду опрашивать поименно. Джон?

— Да, — ответил Булл.

— Что «да»?

— Я согласен рискнуть.

— Эдвард?

— Кто же откажется прийти к флагу первым? — пожал плечами Гивенс. — Согласен.

— Жан-Пьер? Имей в виду, твой «орган» полетит за борт.

— Сыграю на нем напоследок и орошу скупыми мужскими слезами. Согласен.

— Бруно?

— Надо пробовать. Согласен. Мои кастрюли тоже полетят за борт?

— Можешь сочинить им эпитафию. Андрей?

— Ты еще спрашиваешь! Согласен. Начинаем инвентаризацию?

— Я хочу, чтобы каждый понял, с чем он сейчас согласился, — медленно проговорил Аникеев. — Мы не можем тронуть ни грамма аргона, метана и окислителя. То же самое касается бортовых батарей, солнечных панелей, СЖО и, конечно, спускаемого модуля. Вряд ли нам удастся существенно облегчить корабль путем снятия с него второстепенной аппаратуры и конструктивных элементов... и вряд ли это разумно. Далее — крайне нежелательно трогать запасы кислорода и воды, но, возможно, нам придется пойти на это. С пищей несколько проще: по моим грубым прикидкам, мы можем сэкономить до полутонны, не слишком отощав при этом. Можем выкинуть и побольше, но это уже рискованно. Андрей, вся провизия — на тебе. Ты решишь, от чего можно избавиться и не подохнуть. Всем остальным — аналогичная задача, каждому в своей епархии. Начнем, конечно, с личных вещей. Лимит в три килограмма считаю более чем достаточным. Есть возражения?.. Далее — аппаратура для научных экспериментов…

— Земля нас простит, — повторил Булл слова Пряхиной.

— Кто-то простит, а кто-то несколько лет жизни вбухал в эту аппаратуру, — отчеканил командир. — Причем лучших лет. Значит, так. Есть эксперименты, которые должны были начаться сразу после расконсервации «Ареса». Пусть каждый просмотрит свою программу. Если есть — а они должны быть — эксперименты, с которыми мы уже безвозвратно опоздали, то аппаратуру и расходные материалы для них — за борт. Остальное везем с собой — и работаем. По плану, насколько это возможно. На что Земле рекорд без научных результатов? Он только Пряхиной нужен…

«Он много кому нужен», — подумал Аникеев, но предпочел не развивать эту тему.

— О-ля-ля, — весело сказал Жобан. — Пойдем искать ненужное?

— Разойтись по отсекам, поскрести по сусекам… — хохотнул Карташов.

— Сусек?.. — заинтересовался француз. — Что есть «сусек»?

— Ларь для зерна. Не путать с Суссексом и сусликом.

— С миру по нитке — кобыле легче, — подытожил Бруно.

Сигнал пожарной тревоги ударил по ушам внезапно, как выстрел из-за угла. Отъявленно мерзкий прерывистый вой наполнил «Арес».

— Задымление в аппаратном! — возопил Пичеррили, мельком взглянув на индикацию, и бросился к выходу из рубки.

Вернее сказать — бросил себя. Когда тело весит раз в сто меньше, чем ему полагается, бег исключен. Возможны лишь акробатические прыжки с отталкиванием от всего, за что удалось зацепиться руками.

Бруно опередил остальных лишь на секунду. Еще на «бегу» он учуял дым. Странный это был дым. Не то чтобы незнакомый — напротив, очень даже знакомый, — но более чем странный в космосе. Обонятельная галлюцинация?..

Если это была галлюцинация, то вдобавок еще и зрительная. В аппаратном отсеке, самом непрезентабельном с точки зрения эстета помещении корабля, в узком проходе между металлическими шкафами с электронной начинкой, действительно висело облако сизого дыма.