Запах дыма Бруно узнал сразу. Потому и растерялся — прошло лет пятнадцать с тех пор, как он последний раз его слышал. Впрочем, замешательство длилось долю секунды. Перекувырнувшись в воздухе, он оказался рядом с металлическим шкафом и распахнул дверцу.

Стараясь глубоко не вдыхать дым, Бруно вгляделся в сплетение проводов, разноцветных шин и электронных плат. И тут же нашел источник задымления.

— Чем это пахнет? — послышался за спиной голос Аникеева.

Бруно повернулся, зажав двумя пальцами свою находку — тоненькую деревянную палочку, тлеющую с одного конца. На лице итальянца застыла виноватая улыбка.

— Благовония… Они называются «Сон на Марсе».

Глядя на недоуменные физиономии коллег, он пояснил:

— Когда мы молоды и глупы… В юности я не только книжки читал, я и на танцы ходил. А на дискотеках есть специальные комнаты для отдыха. Такие благовония там и жгли, тогда модно было.

Он затушил огонек, но палочка продолжала дымить.

— Вызывает галлюцинации? — спросил Аникеев.

— Нет… Это… как бы сказать? Расслабиться, снять напряжение.

— Ничего себе — сняли напряжение. — Гивенса аж передернуло.

— Вопрос в другом, — сказал Аникеев. — Откуда взялись эти «марсианские сны»?

Он посмотрел на Карташова, но тот замотал головой. Значит, в «теневом восприятии» чисто. Аникеев оглядел экипаж, но по лицам ничего не определишь. Если кто из них… Что там Булл говорил насчет лишних членов экипажа?

— Второй вопрос — кто ее зажег? — подал голос Жан-Пьер. — Не сама же она загорелась. А мы были вместе…

— Да что здесь творится! — взорвался Булл. — На дискотеке, говоришь? У меня чувство: дискотека здесь и сейчас! Помады, благовония, огни мигают, музыка соответствующая! Кто-нибудь отключит пожарную тревогу? От воя зубы ломит.

— Отставить!

Булл заткнулся и исподлобья посмотрел на капитана.

— Эдвард, займись сигнализацией. У кого-нибудь есть мысли по этому поводу?

— Допустим, она могла загореться и сама, — предположил Бруно. — Некоторые элементы сильно нагреваются… Может, этого достаточно?

— Но это не объясняет, откуда она здесь появилась.

— Экипаж Тулина? — высказался Карташов.

— Зачем?!

— Шуточка со смыслом? — Бруно пальцами изобразил кавычки. — Мол, расслабьтесь и смотрите марсианские сны?

— По-твоему, они совсем из ума выжили?

Бруно пожал плечами.

— Там Миллер, а у немцев плохо с чувством юмора.

— Вот именно. Миллер неспособен даже на самые глупые розыгрыши.

— Все равно, — не сдавался Бруно. — Это единственное разумное объяснение, которое я вижу.

— Доложи в ЦУП, — хмуро сказал Булл. — Пусть они выяснят насчет шутников. А нам есть чем заняться… Как ты сказал, Андрей? Поскрести по сусекам?

— Точно! — воскликнул Жобан. — Ларь для зерна! Салат!

Это был Фобос.

Яна узнала его: диковинный старый мир в багряном свете огромной планеты. Держась за руки, они стояли на краю обрыва — двое в нелепых скафандрах — и смотрели на пейзаж внизу. На таинственные башни, острыми шпилями вонзившиеся в мертвое небо. Играла музыка, и Яна ничуть не удивилась, когда поняла: башни поют. Ветер, которого нет и быть не может, насвистывал простенькую сентиментальную мелодию. И неожиданно Андрей запел:

— Марса шарик оранжевый… Я люблю тебя очень…

— Так кого ты любишь, Карташов? Меня или этот оранжевый шарик?

Он не ответил.

— Эх, Карташов, Карташов… — Яна покачала головой.

— Видишь, — сказал Андрей. — Мы добрались. И все оказалось так… Когда-то здесь был рай. И снова будет.

— Что ж, — Яна усмехнулась. — Я рада за тебя. Честно.

— У меня есть для тебя подарок.

Он что-то вложил ей в руку.

— Яблоко? — спросила Яна. Поскольку понимала: на развалинах рая нет более уместного дара. Рай потерянный, рай обретенный, рай, который предстоит возродить. И на Марсе будут яблони цвести?

Она опустила взгляд. На широкой перчатке скафандра лежал оранжевый плод с толстой блестящей кожурой. Смешно, неужели Андрей забыл, что у нее аллергия на цитрусовые? Апельсин… Апель-син? Китайское яблоко?

Яна изумленно посмотрела на Андрея. Он двумя руками взялся за тяжелый шлем и снял его. Свет красной планеты окрасил лицо багровым. Улыбающееся лицо тайконавта Ху Цзюня, каким его показывали в новостях.

Яна резко открыла глаза.

Какой еще Фобос? Она лежала в своей кровати, у себя в квартире, и до проклятого Марса так далеко… даже не представить. Влажное покрывало спуталось и обвилось вокруг нее, как голодный удав. Яна скомкала его и с раздражением отшвырнула в угол. И так каждую ночь! Кошмар за кошмаром с самого начала марсианской экспедиции.

Не вставая, Яна включила музыкальный центр. Старый диск «30 Seconds to Mars» — ей не особо нравилась подобная музыка, просто успокаивало само название группы. Внушало нездоровый оптимизм. Но на этот раз не помогло; она выключила центр, не дослушав и до середины песни. Что-то случилось — и Яна не могла понять, она это только чувствует или же точно знает.

Страшно хотелось пить, пришлось выбираться из кровати. Зевая, Яна прошла на кухню. До чего дурацкий сон… Попробуй теперь усни.

В вещие сны Яна не верила. В конце концов, что такое сон? Всего лишь суп из дневных переживаний, случайных мыслей и воспоминаний. Глупые игры подсознания.

Но избавиться от дурных предчувствий не получалось. Хотя официальные сводки и заметки в блоге Андрея твердили о том, что все в порядке. Да и Пряхина на последней пресс-конференции сказала: «Арес» идет хорошо, все по плану. А Ирине Александровне Яна верила. Не из-за пресловутой «женской солидарности», а потому, что знала ее лично. Пряхина пойдет на срыв всей марсианской программы, если возникнет малейшая угроза жизни экипажа. Для нее космонавты как родные дети — такая вот сублимация.

Яна щелкнула выключателем.

— Доброй ночи, Яна Игоревна.

В такие моменты приличной девушке полагается кричать изо всех сил. Но крик застрял в горле. Яна дернулась, отступила к стене и осталась стоять, не находя сил двинуться дальше. Сердце колотилось так, словно решило изнутри сломать ребра.

За кухонным столом сидел незнакомый ей человек. Острое лицо, прилизанные волосы, бегающие глаза. Прищурившись, он оглядел ее сверху вниз с гадливым любопытством. Усмехнулся и поправил узел галстука.

— Кто… Кто вы?

Яна прижалась спиной к стене, не в силах отвести взгляд от незнакомца. Мысли спутались, разбежались, как пугливые насекомые. Яна не могла сосредоточиться. Незнакомец же развалился на стуле и с невозмутимым видом отхлебывал кофе из чашки. Из ее чашки…

— Что вы здесь делаете? Кто…

Наткнувшись на колючий взгляд, она замолчала. Поморщившись, незнакомец поставил чашку на стол.

— Вообще-то, я не люблю кофе, — признался он. — Особенно растворимый. Но, к сожалению, другого у вас не нашлось. Сами не хотите чашечку?

По-русски незнакомец говорил без запинки, но Яна сразу догадалась: иностранец. Дело было не в акценте, он почти не чувствовался, а в чем-то другом, куда более глубоком.

Яна заставила себя выпрямиться. Хотя прекрасно понимала: вид у нее совсем не грозный — растрепанная, с заспанным лицом, в одной лишь ночной рубашке.

— Кто вы такой? — повторила она, проговаривая каждое слово. — Как попали в мою квартиру? И что вам нужно?

Голос предательски дрогнул.

— Сколько вопросов! — незнакомец цокнул языком. — Вы очень любопытны. Любопытство — признак ума, а мне нравятся умные женщины…

— Вы не ответили ни на один.

— Ладно. Давайте по порядку, — улыбнулся незнакомец. — Моя фамилия Перельман, но вам она ничего не скажет. В вашу квартиру я попал самым простым путем — через дверь. А нужно мне, чтобы вы поехали со мной в одно место. Не волнуйтесь, вашей жизни ничего не угрожает. Пока.

— Салат? — Все повернулись к французу.

— Друг мой, — сказал Бруно. — Я понимаю, от волнения у вас разыгрался аппетит. И я учту ваши пожелания. Но вам не кажется, сейчас не время думать о еде?

— Да нет же! — Жан-Пьер в раздражении почесал царапину на носу. — Салат! Мы можем выбросить блок с растениями. Для СЖО он необязателен, и мы легко протянем без зелени.

— Много там салата, — сказал Булл.

— Много. Удаляем блок целиком — грунт, подкормка, лампы, снимаем панели, систему орошения, можно и на воде попробовать сэкономить…

— Эй! Как можно салат? — возмутился Бруно. — Нам необходима свежая зелень.

— Тебя в детстве мало кормили шпинатом? — фыркнул Булл. — Решили же… э… затянуть потуже пояса. Я правильно сказал?

Он покосился на Карташова. Андрей вздрогнул. Показалось или американец ему подмигнул?

— А витамины? — не унимался Пичеррили. — Или традиция такая: без цинги не будет великих открытий?

— Витамины! — усмехнулся Аникеев. — Например, витамин «D» получишь от Солнца. Ложкой будешь его хлебать. У нас сбалансированное питание — полный набор необходимых витаминов и микроэлементов. Какая цинга?

— Ну ладно, — сдался итальянец. — Оставьте только пару листиков. Я приготовлю напоследок такое…

— Решено. Жан-Пьер, займись салатом. Но этого недостаточно. Продолжаем думать, от чего еще можно избавиться. За работу.

Не успел Карташов закрыть дверцу-шторку спального отсека, как в нее постучали. Это был Аникеев. Капитан выглядел уставшим.

— Ну и что у нас плохого?

Аникеев поморщился.

— Андрей, а тебе мало? У меня голова идет кругом, и мозги закипают.

— Доложил в ЦУП?

— Нет еще, — мотнул головой Аникеев.

Карташов выпучил глаза.

— Рехнулся? Да они там на ушах стоят. И съедят тебя с потрохами.

— Подождут. Не верю я, что экипаж Тулина имеет к этому отношение, — Аникеев повертел в пальцах палочку «Снов на Марсе», которую забрал у Пичеррили.

— Я тоже, — кивнул Карташов. — А у тебя есть другие версии?

Аникеев вздохнул.

— В том-то и дело, что нет. Хотя…

В этот момент поступил сигнал по интеркому.

— Капитан… — Голос Жобана дрогнул. — Здесь… В блоке с растениями… Срочно.

— Сейчас буду, — Аникеев отключил связь. — Пойдем.

Жан-Пьер встретил их на полпути — двигался навстречу, отталкиваясь от стен и сжимая в одной руке вырванный с корнем пучок салата. Карташов и представить не мог, что человек может выглядеть таким ошарашенным. Даже впечатлительный француз.

— Что случилось?

— Смотрите, — сказал Жан-Пьер, передавая Аникееву растение. — Я не понимаю — что это? Кто это?

— Ни хрена себе! — не сдержался Аникеев.

— Что там? — Карташов непонимающе заморгал, глядя на капитана.

— Ты астробиолог, — сказал Аникеев. — Тебе и отвечать на вопрос.

Он перебросил ему растение. Как раз в ту секунду, когда появился Бруно.

— О! Дарите друг другу цветы?

Аникеев скривился. Проклятый итальянец со своими комплексами! То ему везде намеки мерещатся, дискотеки, теперь — неуместные шуточки… Карташов, впрочем, не обратил на слова Бруно внимания. Он глядел на пучок салата, и глаза его становились все больше и больше. Бруно, сообразив, что шутки сейчас неуместны, мигом убрал с лица ехидную ухмылочку.

— Наводка? — спросил Аникеев.

Карташов дернулся.

— Нет, Слава. Настоящее.

Он провел пальцами по широкому, светло-зеленому листу. Обыкновенный салат… Если бы не темно-синие рисунки, отпечатавшиеся на трех растениях.

Самое смешное, что Карташов теоретически знал, как это делается. Школьный опыт, объясняющий механизм фотосинтеза. Всего-то и нужно — негатив, пара скрепок и время. Время, черт возьми, а не пара часов! А потом лист необходимо соответствующим образом обработать — разрушить стенки клеток, растворить хлорофилл и, наконец, окрасить крахмал. Как это сделать на живом растении, Карташов представлял смутно.

А кроме того — по спине пробежал неприятный холодок, — единственным человеком, способным это сделать, был он сам. И вовсе не из-за знания ботаники. Просто рисунок на листе, четкий, как настоящая фотография… Андрей сглотнул.

— Яна?