— Вообще-то, я тоже, — немного помолчав, сказал Аникеев.
— Вы? — поразился Гивенс.
— Если что-то существует реально, почему бы это не увидеть двоим или всем? — резонно заметил командир. — Если, конечно, видели мы одно и то же. Итак?
— Ну... — протянул Гивенс. — Видел я краем глаза, так что... Фигура человека... в темном... просто силуэт скорее... я уже почти и не видел из-за перегрузки, в глазах зеленые пятна, и когда промелькнул силуэт, я подумал... Черт, ничего я не успел подумать, как раз и отрубился. Он... если это был человек, а не обман зрения... быстро прошел в сторону шлюзовой...
— Почему сразу не доложили? — сухо поинтересовался Аникеев, пристально вглядываясь в лицо Гивенса и пытаясь понять, что тот чувствовал тогда... и что чувствует теперь, рассказывая. Понять это было важно, ощущения в момент потери сознания (кому это понимать, если не ему?) сильнейшим образом влияют на то, как мозг интерпретирует вполне, возможно, тривиальные зрительные впечатления.
— Я вообще не собирался докладывать, — выпалил Гивенс, и Аникеев едва заметно кивнул — разве сам он поступил не так же? — Прошу прощения... Мало ли что могло... Но потом завис компьютер, и я решил: доложу командиру. Подумал: ну, отругает, но...
— Правильно поступили, — сказал Аникеев. — И, похоже, видели мы с вами одно и то же, а значит, явление было, скорее всего, объективным, а не плодом выпадающей из реальности фантазии.
— Вы тоже...
— Видимо, я оставался в сознании дольше других, — продолжал командир. — У меня просто опыта больше... Темный силуэт, да... Прошел в сторону коридора к шлюзовым камерам. Но я, еще не потеряв сознание, решил, что это зрительная иллюзия, потому и не стал ни с кем говорить на эту тему.
— Но почему?..
— Почему решил, что иллюзия? Видите ли, силуэт возник из стены, а не вошел в дверь.
— Госс-по-ди...
— И вышел тоже не в дверь, а в стену...
— Как в дурном фильме, — пробормотал Гивенс.
— Не совсем, — покачал головой командир. — Фильмов о призраках я насмотрелся, жена любит, вот и приходится иногда... Нет, этот... гм... человек не исчезал в стене постепенно, как положено нормальному привидению, а пропал мгновенно, будто его выключили.
— Голограмма?
— Об этом я подумал потом, а тогда просто зафиксировал.
— Думаете, это реально?
— Голограмма? Не знаю, я не специалист в технике голографии и три-дэ проекций. Вопрос: если это так, то — зачем? Кому нужно? Из наших, кстати. И толк какой? Голограмма не может действовать на материальные предметы, это смешно.
— Возможно, — высказал предположение Гивенс, — кто-то еще видел это и молчит? Я бы тоже молчал, да и вы, командир.
Аникеев кивнул.
— Попозже, — сказал он, — я поспрашиваю. Сейчас просто примем к сведению. И еще... Эдвард, если увидите... краем глаза...
— Конечно, командир. Доложу сразу.

Быкова подняли с постели в три часа ночи. Голос оперативного дежурного был вызывающе бодрым, и Быков с раздражением подумал, что сам же подписал распорядок дежурств, по которому на ночные ставили самых закоренелых «сов», для которых ночь — лучшее время суток. Второй мыслью было: что? Что случилось?
Успела промелькнуть и третья мысль: наверно, включилась передача телеметрии с «Ареса», что еще могло заставить дежурного разбудить начальника ЦУПа в такое... гм... раннее время?
— Докладываю, — вещал дежурный голосом Левитана, объявлявшего о взятии Киева советскими войсками, — объект «Призрак-5» активизировался. Согласно наблюдениям в ближней ИК-области, а также в двух радиодиапазонах, объект переместился после последнего включения на...
— Стоп, — окончательно проснувшись, сказал Быков. — Я понял. Буду через двадцать минут. Все обработанные данные — на мой пульт.
— Слушаюсь, — отрапортовал дежурный, и Быкову почудилось, что он еще добавил «сэр», чего, конечно, быть не могло.
В центральном зале ЦУПа за мониторами сидела лишь дежурная группа — восемь операторов, каждый из которых анализировал свою часть поступавших с антенн телеметрических данных.
— Что «Арес»? — бросил Быков Веденееву, проходя к своему рабочему месту. Веденеев, один из лучших операторов космической связи, работавший еще с программой «Мир», а затем с первой Международной, ответил, не отводя взгляда от экрана, по которому ползли колонны цифр, будто сомкнутый строй чьей-то армии. Может, и своей — если данные были благоприятны.
— Нуль, — сказал Веденеев. — С двадцати трех тридцати семи не поступают данные даже с аварийки. И это внушает оптимизм.
— Оптимизм? — с подозрением спросил Быков, останавливаясь и вглядываясь в числа. Это не были сплошные нули, но определить с ходу, чему соответствует каждое число, Быков не мог.
— Конечно, — уверенно сказал Веденеев. — Это означает, что телеметрия отрубилась не в результате поломки или более крупной аварии на борту. Полный пакет можно отключить от передачи только с пульта центрального бортового компьютера, причем никто не может это сделать без прямого приказа командира. Значит...
— Что визуалка?
— «Арес» в поле зрения шестнадцати телескопов, в том числе трех орбитальных. Идет практически точно по курсу.
— По курсу к...
— К Марсу, конечно. Если судить только по визуалке, то все в полном порядке. Видно было, как отработали маршевые — ровно столько, сколько нужно.
— Грузовик?
— Ну, это вы же сами...
Быков кивнул. Да, это он и сам видел, спросил по инерции. Грузовик, едва не протаранивший «Арес», сейчас никак не мог угрожать кораблю, вышедшему на гиперболическую траекторию.
— Визуально, — продолжал Веденеев, повторяя данные вечернего рапорта, и без того хорошо известного Быкову, — на борту «Ареса» не наблюдалось никаких взрывных явлений, оптических вспышек, ничего. Потому я и говорю, что полный как бы отказ телеметрии — дело экипажа, который по каким-то причинам...
— Каким-то! — воскликнул Быков. — Да, черт возьми, по вполне понятным! К Марсу они захотели, вот что! Их собирались снимать с орбиты и возвращать на Землю, потому они и решили...
— Вот оно что! — не удержался от восклицания Веденеев, не знавший, конечно, о том, что происходило в высших управленческих кабинетах в последние часы. — Тогда... Но это все равно такое нарушение... Когда они вернутся, их просто вышвырнут из профессии!
— Если вернутся, — механически поправил Быков. — Если вернутся, никто им и слова не скажет. Победителей не судят. А они станут героями.
— Гм... да, — вынужден был согласиться Веденеев. — Но все равно я...
— Прошу прощения, — прервал Быков оператора и проследовал к своему пульту, за которым дожидалась Ниночка Строева, аспирантка, работавшая над диссертацией об оптических иллюзиях на поверхности Марса. Материала по иллюзиям за десятки лет наблюдений накопилось не на одну докторскую, особенно после полетов первых станций, приборы которых обладали разрешением, достаточным, чтобы буйная людская фантазия увидела в природных феноменах нечто необычное, но недостаточным, чтобы аналитики однозначно определили феномены как обычные явления природы.
— Добрый вечер, — поздоровался Быков.
Нина освободила кресло, он сел, а она пристроилась рядом на низком стульчике, откуда могла видеть экран, но не мешала оператору работать.
— Доброе утро, — сказала она, и Быков только сейчас осознал, что да, действительно, уже утро, пятый час. Час Быка?
— Ох, да, — пробормотал он. — Ты здесь всю ночь? Сегодня не твоя смена.
— Всю, — кивнула Нина. — Как предчувствие, знаете... Собиралась уже спать ложиться, и вдруг будто торкнуло что-то, дай, думаю, в зал загляну на всякий случай. А тут...
— Так, — перешел Быков на официальный тон, — что с «Призраком»?
— Смотрите, — Нина, протянув руку, из-под локтя Быкова нажала несколько клавиш. На экране возникла цепь картинок, и в правом углу — колонка чисел: данные о переменности радиопотоков, квазипериоды, всплески амплитуд...
Быков достал из бокового кармана очки, нацепил на нос и «придвинул» первое изображение.


илл. Владимира Бондаря

«Призрак» возник на этот раз на склоне вулкана Никс Олимпика, в двух километрах ниже вершины. На полученном с зонда изображении среднего разрешения видна была яркая зеленоватая точка, а камеры высокого разрешения демонстрировали странное: пять кружков, каждый диаметром примерно метр-полтора, медленно обращались друг около друга по странным, не определимым с первого взгляда траекториям. Каждый из кружков по цвету отличался от других, но в среднем получался зеленоватый оттенок. Никаких деталей различить не удалось — похоже, не удалось различить деталей и в радиодиапазонах. В метровом вообще наблюдался общий, не разбиваемый на отдельные точки шум.
— В третьем появлении было примерно то же самое, — подсказала Нина. — В четвертом, два года назад, белого было больше, и импульсы более высокие.
— Тебе виднее, — пробормотал Быков, переключив экран на показ радиоизображений. В радио он разбирался лучше, чем в оптических данных, хотя это и казалось странным Нине — впрочем, для нее любой диапазон был «своим». — И все же... Это не могло подождать до утра?
— Не могло, — Нина поискала курсором одну из иконок, всплыло изображение графика — переменность амплитуды за последние два с половиной часа. И гистограмма — шесть точек, шесть усредненных амплитуд для шести объектов на трех частотах. — Видите?
— Ох ты, Господи... — пробормотал Быков.

— И кто же там на борту наш человек? — с интересом спросил Козловски. — Погодите, попробую сам догадаться. Кто-то из наших, естественно. Булл или Гивенс. Гивенс лично мне не нравится, слишком разговорчив, по-моему. Это он в октябре давал интервью корреспонденту «Фокс-ньюс»?
— Он, — кивнул Перельман.
— Ненадежный человек, — констатировал Козловски. — Во всяком случае, как агент влияния не годится. Значит, Булл. Я прав?
— Хм... — усмехнулся Перельман. — Нет, сэр, не правы.
Козловский взмахнул короткими ручками.
— Иностранец? Не думаю, что это разумный шаг.
— Самый разумный, как нам показалось после многочисленных проверок.
— Не думаю... Хорошо. Кто там остался? Француз и итальянец? Пичерилли тоже говорлив не в меру, хотя для итальянца, пожалуй, мера говорливости несколько отличается от нашей. Для итальянца он, таки да, молчалив. Пичеррили, гм... А этот француз, Жобан... Пожалуй, я бы поставил на него. Насколько знаю, дисциплинирован, умен, в меру амбициозен, как раз в той степени, чтобы ради карьеры... не денег, если ему предложить деньги, пошлет, пожалуй... а вот карьера... Итак, Жобан.
— Хм, — сказал Перельман.
— Что? — поразился Козловски. — И не эти? Но остались только русские! Не хотите же вы сказать..

Добавить комментарий

Комментарии


Анонимный 22 марта 2011 г. в 21:11

На мой взгляд, первый достойный эпизод. Персонажи приобретают реальные черты, экипаж прекращает вести себя, как дети в песочнице, а космос начинает интриговать.

Главное, что проблемы перестали вертеться в земной плоскости, и "наживки" предыдущих авторов развиты во что-то уже более похожее на научно-фантастическое путешествие на Марс

Все авторы