В первую очередь Семен считал себя хорошим
журналистом, а уже потом — хорошим человеком. Когда кто-нибудь просил его
разъяснить разницу, он обычно говорил так: «Если самоубийца собирается прыгнуть
с крыши, то хороший человек кинется его отговаривать, а хороший журналист
достанет фотоаппарат». Выждав секунду и понаблюдав за лицом собеседника, Семен
обычно добавлял: «Потому что непрофессионалу отговаривать самоубийцу не стоит —
можно случайно подтолкнуть его».
А иногда и не добавлял.
Выбирать что делать — спасать или сочинять
репортаж — Огневу на самом-то деле не приходилось. И в глубине души он не был
уверен, что поступит так, как положено настоящей акуле пера и шакалу
фотокамеры. Но вот одно знал точно: если зовут на помощь, то откликнуться
полезно и хорошему человеку, и хорошему журналисту. Всегда есть риск влипнуть в
неприятности, но и выгоды немало, и на душе легче будет.
Так что медлить Огнев не стал, а крикнул:
— Откройте дверь!
Но домофон уже отключился, а замок так и не
щелкнул. Выругавшись, Семен принялся тыкать в кнопки, набирая наугад другую
квартиру. В эту секунду дверь, однако, открылась — и на журналиста с легким
испугом уставилась дряхлая бабушка с полной кошелкой грязной картошки в руках.
— Прости, бабуля, спешу! — просачиваясь мимо
бабки в подъезд, сказал Огнев. Бабка сделала слабое движение лапкой, не то
пытаясь его удержать, не то пихнуть своей картошкой, но, убедившись, что
противник слишком быстр, завопила вслед:
— В лифте не ссы! Не ссы в лифте, ирод! Иди на
второй этаж, под дверь тридцать первой квартиры что хошь делай!
«Вот ведь старая карга!» — возмущенно подумал
Огнев, несясь по лестнице. На каком этаже жила Яна, он не знал и входить в лифт
счел неразумным. Но уже второй этаж охладил его пыл: квартиры здесь были с
тридцать первой по тридцать третью, а Яна жила в пятьдесят третьей. Значит — девятый
этаж…
Огнев кинулся вниз: спуститься на первый этаж,
где, как он заметил, стоял лифт, было куда быстрее, чем вызывать лифт на второй.
Сволочная бабка бдила у двери подъезда, подпирая ее плечом. Увидев Семена, она
с чувством произнесла:
— Вот молодежь пошла! Путина на вас нет, иродов!
— Уймись, старая кошелка! — не удержавшись,
Огнев повернулся к бабке и угрожающе нахмурился. Бабка испуганно выскочила из
подъезда, но секунды оказались роковыми: загудел мотор и лифт пошел наверх.
Ругаясь всеми известными словами, в основном
мысленно — чтобы сберечь дыхание, Огнев вновь кинулся по лестнице. Лифт
продолжал подниматься… Быть может, его вызвал неведомый злодей, от которого
просила спасти Яна? Семен поднажал, на ходу нашаривая в кармане тяжелую связку
ключей с увесистым брелоком-флешкой и привычно смыкая кулак. Импровизированный
и абсолютно законный кастет придавал немного уверенности.
Другой рукой Огнев достал мобильник и включил
видеокамеру. Все-таки он и впрямь был хорошим журналистом!
На девятый этаж Огнев и лифт прибыли
одновременно. На площадке стояла маленькая девочка: коричневая школьная форма с
белым фартуком, большие пышные белые банты, красный галстук, тоненький портфель
в руке. При появлении Огнева глаза девочки испуганно округлились, и она
попятилась к стене.
— Я… я… я на помощь… — переводя дыхание, выдавил
Семен. — Я… я… спешу…
— Не трогайте меня, дяденька! — попросила
девочка.
— Девочка, я хороший! — невпопад ляпнул Огнев.
Девочка предсказуемо завизжала, глядя то на
зажатый в руке Огнева мобильник (глазок камеры журналист непроизвольно направил
на нее), то на торчащие из кулака железные перья ключей. Потом, не прекращая
визжать, метнулась мимо Огнева к лестнице и, огрев его по коленке портфелем,
умчалась вниз.
— Что ж за день такой… — простонал Семен. Не
хватало еще, чтобы старая карга вызвала полицию, а у подъезда наряд наткнулся
на девочку, вопящую про извращенца с фотокамерой и железными когтями. Прежде
чем удастся что-то объяснить полицаям (если вообще удастся), был риск надолго
потерять трудоспособность…
Но тут за дверью пятьдесят третьей квартиры
опять завопили, и Огнев решил продолжить свою спасательную миссию. Он толкнул
дверь — слава Богу, открыта! — и вошел в квартиру.
Чистенькая уютная передняя была пуста. Крик
доносился откуда-то из комнат, и Огнев осторожно пошел на звук. Гостиная…
никого… кухня… никого… дверь ванной комнаты открыта… никого… кабинет… тоже
никого… закрытая дверь, кричат не отсюда… а ничего у нее квартирка, просторная…
Так… сюда…
Яна Игоревна была в спальне. Она стояла на
кровати и визжала, мелко размахивая в воздухе руками. Из одежды на Яне Игоревне
была только рыже-оранжевая меховая горжетка. Стеклянные лисьи глаза укоризненно
смотрели на Огнева. Больше никого в спальне не было.
— Яна Игоревна, я Семен Огнев из сетевого журнала
«Сенсации XXI века»… — произнес Огнев, не понимая, зачем вообще он это
говорит. Ощущение было такое, будто сознание слегка помутилось за последние три
минуты и теперь он думает скорее спинным мозгом, в то время как голова заняла
позицию отстраненного наблюдателя. Опершись рукой о маленький столик, стоящий у
входа в спальню, он непринужденно продолжил: — Я хотел бы взять у вас небольшое
интервью…
— Помогите же мне, — прекращая визжать, произнесла
Яна и властно повела рукой. — Что же вы стоите? Он вас сейчас укусит!
Семен проследил ее жест и почувствовал, что
теперь и спинной мозг готов отказаться от работы, предоставив дальнейшее руководство
непосредственно мышцам. На веселеньком желтом коврике со стилизованным
изображением звезд, комет и планет (четко угадывался только Сатурн) сидел паук.
Огромный паук — размером с суповую тарелку. Глаза у паука были почему-то на
стебельках, будто у краба. Один глаз внимательно наблюдал за Огневым, другой — за
Яной. А челюсти паука между тем непрерывно двигались, грызя ножку кровати.
Горка опилок и щепок подтверждала, что паук трудится не впустую.
— Убейте же его! — попросила Яна. — Ну вы
мужчина или нет?
Паук укоризненно навел на Яну и второй глаз,
после чего оторвался от ножки и неторопливо пошел к Огневу. А дальше Семен
сделал то, что не без основания счел одним из самых смелых и разумных поступков
в своей жизни. Он не завопил, не убежал и даже не попытался, перепрыгнув паука,
заскочить на кровать, в компанию к Яне Игоревне. Совершенно спокойно, будто
занимался этим каждый день перед обедом, Огнев спрятал в карман ключи, потом
взял со столика толстый том с надписью «Импрессионизм», взвесил в руке, бросил
на пол (паук внимательно посмотрел на книжку, будто давно собирался
ознакомиться с творчеством Моне, да все как-то было недосуг), потом поднял сам
столик, перевернул — и обрушил столешницей на паука.
Хрустнуло, пискнуло и забулькало. Звуки были
настолько отвратительные, что к горлу подступил комок. Огнев осторожно обошел
столик, который едва заметно подрагивал, и протянул Яне Игоревне руку.
Последним явился Бруно. С ироничной улыбкой
оглядел космонавтов, сидящих кружком, крутанулся в воздухе и плавно опустился
на свободное место.
Аникеев кивнул итальянцу и произнес:
— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы
сообщить вам пренеприятное известие.
— К нам едет ревизор? — заинтересовался Бруно. —
С секретным предписанием?
— Какой ревизор? — нахмурился Жобан.
— Какой ревизор? — повторил Булл.
— Он шутит, — успокоил Аникеев. — Это из
классической русской пьесы. Господин Пичеррили очень хорошо знает русскую
классику. К нам, к сожалению, не едет никакой ревизор. Но вот секретные
предписания, как я понимаю, у нас есть. У всех нас.
— О чем вы, командир? — спросил Жобан.
Аникеев вздохнул. Ему очень не хотелось начинать
этот разговор… но выхода не оставалось. Еще неделя-другая такого депрессивного
состояния, в котором находится экипаж, — и что-то рванет. Лучше уж, чтобы взрыв
был контролируемым, случился в назначенное время и в назначенном месте.
— Давайте не будем притворяться, — попросил командир.
— Наш экипаж стал из третьего первым не случайно. Кто-то постарался, чтобы
полетели именно мы… и я полагаю, что старались как минимум три стороны:
русские, американцы и европейцы.
— Мы полетели, потому что погибли Тулин и
Джонсон, — сказал Булл, — а экипаж Серебрякова… — Он замолчал. — Вячеслав, вы
не увлеклись? Возможны любые интриги, но убить двух космонавтов, героев… мое
правительство никогда на такое не пойдет!
— Джон, наше правительство может на многое
пойти, если цель будет того стоить, — внезапно сказал Гивенс. — Уж поверь.
Булл и Гивенс обменялись взглядами. «Кажется,
они знают друг о друге что-то, неизвестное мне», — подумал Аникеев.
— Ладно, допустим, — сдался Булл. — К тому же
могла планироваться небольшая авария, которая выведет первый экипаж из игры без
всяких жертв… а получилось… Хорошо, командир. Допустим. Я могу предположить,
что нас пропихнули на Марс. Но зачем?
— По очень простой причине, — ответил Аникеев. —
Первый и второй экипажи были слишком уж на виду. Если параллельно с
общеизвестной целью миссии существует и некая скрытая, тайная цель, то к ней
должны были готовить отдельно. И куда проще было готовить нас, которых ни
журналисты, ни спецслужбы всерьез не принимали.
— То есть, по вашему мнению, команданте, все мы —
двойные агенты? — невинным голосом спросил Бруно.
— Не уверен, что все, — ответил Аникеев,
поразмыслив.
— И вы предполагаете, что все агенты сейчас
радостно раскроются? — продолжал Бруно.
— Мы в миллионах километров от Земли, — сказал
Аникеев. — Нас опережает китайский корабль, и у меня серьезное ощущение, что
если они прилетят первыми — беда будет не только в потерянном приоритете. Мы
потеряем что-то куда большее…
— Но мы же представители всего человечества! — продолжал
веселиться Бруно. — Какая разница, кто ступит первым на Красную Планету — предприимчивый
американец, высокодуховный русский, веселый итальянец, гордый француз или
трудолюбивый китаец?
— Я готов раскрыться, — внезапно сказал Гивенс. —
Капитан прав, если мы не станем хотя бы чуть-чуть доверять друг другу, то до
Марса не долетим. А я хочу долететь!
Он обвел всех вызывающим взглядом.
— Колись, — сказал Карташов негромко.
— У меня есть еще одна специальность, — сообщил
Гивенс. — Я не только геолог-робототехник-связист.
— Многостаночник ты наш… — все так же тихо
произнес Карташов.
— Я специалист по контактам, — сказал Гивенс. — Я
проходил специальную подготовку по общению с иными разумными существами. К
сожалению, ничего более я сообщить не могу. Все полученные мной знания
заблокированы в памяти и будут открыты только в нужный момент. Уточняю: в какой
момент, я тоже не знаю. — Он нервно рассмеялся и добавил: — Как видите, ничего
страшного. Никаких скелетов в шкафу, разве что от зеленых человечков…
— Спасибо, Эдвард, — сказал Аникеев. — Спасибо
большое. Андрей?
Карташов колебался лишь несколько секунд. Потом
кивнул:
— Я не могу ничего добавить к сказанному
Гивенсом. Собственно говоря, у меня точно такая же ситуация. Я знаю, что
подготовлен для контактов. Точнее, узнал это уже на борту, раньше даже эта
информация была заблокирована.
— Не правда ли, это замечательно, коллега? — с
усмешкой сказал Гивенс, и они с Андреем обменялись рукопожатием.
— Кто еще хочет что-то сказать? — спросил Аникеев.
— Ты и скажи, — предложил Булл.
— Хорошо. Я не только командир экипажа, но и
представляю здесь органы госбезопасности.
— Кей-Джи-Би! — Булл торжественно приподнял
палец. — Я так и знал!
— Могу вас заверить, что у меня нет каких-либо
особых приказов и планов, — продолжил Аникеев. — Я должен обеспечить выполнение
официальной программы полета. Ничего более! И, разумеется, я не из КГБ, его
давно нет. Я из ГРУ. А вы, коллега? ЦРУ?
— Эн-Эр-Оу. Управление космической разведки. Те
же самые цели.
Аникеев подумал и протянул Буллу руку.
— Господи! — Жобан не смог скрыть своего возмущения.
— Ваши имперские притязания… ваши шпионские игры… русский шпион, американский
шпион… мы летим на Марс, господа! Неужели нельзя было оставить все это дерьмо
на Земле?
— К сожалению, на Земле есть то, чему там не
место, — внезапно произнес Пичеррили. — Раз пошла такая пьяница…
— Пьянка, — поправил Аникеев.
— Прости, команданте, привычка, — повинился
итальянец. — Придется тогда и мне открыться, да?
— Тьфу, — сказал Жобан.
— Я не могу сказать вам, чьи интересы
представляю, — сообщил Бруно. — Но я готов сообщить, каково мое задание.
Простите, оно вам не очень понравится… — Он внезапно посерьезнел. — Мне
приказано обеспечить невозвращение экспедиции на Землю.
— Что?? — воскликнул Карташов.
— Спокойно-спокойно! — Бруно миролюбиво поднял
руки. — Только в одном случае! Если возвращение экипажа на Землю будет угрожать
самому существованию человечества. Только в этом случае!
Повисла напряженная тишина. Потом Аникеев
принужденно рассмеялся:
— Бруно, я боюсь тебя огорчить, но подобный
приказ есть даже в нашем официальном задании. Варианты «чума» и «троянский
конь». Я, как командир, имею право принять такое решение.
— А я имею возможность принять его раньше — или
отменить твое решение, — спокойно сказал Бруно. — Извини, команданте.
Аникеев кивнул:
— Что ж… спасибо за откровенность. Ты не мог бы
уточнить, почему возникла необходимость посылать отдельного человека с таким
заданием? У всех нас на Земле остались друзья и родные. Никто из нас не полетит
обратно, если это будет нести угрозу Земле.
— Прости, команданте, не могу, — вздохнул Бруно.
— Я и так наговорил себе на смертный приговор… Ну а ты, Жан-Пьер?
— Я бортинженер и физик-ядерщик, — мрачно сказал
француз. — А также роботехник, инженер систем связи… и, вероятно, единственный
нормальный человек среди пятерых безумных джеймсов бондов!
— Мы все были предельно откровенны, — сказал
Карташов.
Жобан закатил глаза:
— О, Господи! Нет, я не инженер! Я маленький
принц, агент внеземной цивилизации, базирующейся на астероиде Б-612! Я
журналист Тинтин, которого послали на Марс раскрыть его тайны! Я агент
французской спецслужбы… простите, не могу придумать, какой именно, я их не
знаю! Тьфу!
Повисла неловкая тишина.
— Извини, Жан-Пьер, — неловко сказал Карташов. —
Мы все очень тебя ценим.
Царственным жестом поправив горжетку, Яна
спустилась с кровати и спросила:
— Так как, вы говорите, вас зовут? Семен Огнев?
— Да… но обычно я пишу под псевдонимом
Проницательный… — признался Огнев.
— Хорошо хоть не Питомник… — непонятно сказала
Яна. — Что же вы так долго?
— Бабулька там внизу… бешеная какая-то… — поглядывая
на столик, сказал Семен. — Выходила с авоськой, картошку несла… наорала…
— Выходила из дома с картошкой? — спросила Яна,
приподняв бровь. — Не входила?
— Да, как-то нелогично, — признал Огнев. — А
потом девочка… на площадке…
— Какая еще девочка?
Огнев пожал плечами:
— Маленькая… с бантиками… с белым фартуком, с
красным галстуком…
— С каким-каким галстуком? — еще с большим
любопытством спросила Яна.
— С пионерским… — признался Семен.
— Вы хорошо сохранились для человека, помнящего
пионеров, — заметила Яна. — Вы позволите, я надену халатик?
Огнев часто закивал, потом, сообразив, поднес к
лицу телефон. Камера работала. Ага!
— Сейчас я покажу! — пообещал он. — Вот… вот
она…
Он торопливо промотал запись к началу. Несколько
секунд на экране болтались стены, ступени, перила — это Огнев бежал вверх по
лестнице.
— Вижу, вы спешили, — одобрительно сказала Яна,
заглядывая ему через плечо. Она уже была в халате, хотя горжетку почему-то не
сняла.
— Вот! — ткнул Огнев пальцем в экран. — Ой… что
это?
— Это точно не девочка в пионерской форме, — ответила
Яна.
Добавить комментарий