Почему-то в ситуациях кризисных и чрезвычайных в голову всегда лезет какая-то ерунда. Это Гивенс знал по собственному опыту. Однажды в детстве, когда в их городке проходил традиционный весенний конкурс скоростного поедания гамбургеров среди школьников, старший брат Эдварда подавился куском и едва не умер. Окружающие были в панике, вызванные пожарные никак не могли пробиться к сцене, где задыхался и синел подросток. Помочь ему самостоятельно, конечно же, никто без диплома врача или спасателя не решался. Спас ситуацию старый китаец-мусорщик, который отвесил парню такую непрофессиональную, но действенную затрещину, что тот мигом выплюнул все, что было в глотке, и отдышался.
Так вот, Гивенс в тот ужасный момент смотрел не на стремительно становящееся фиолетовым лицо брата, не на его выпученные глаза — а на прилипший под носом листик салата. Листик вздрагивал, трепетал от дыхания — вначале все чаще и чаще, потом все реже и реже… и Эдвард понимал: сейчас листик замрет, и это будет означать, что брат перестал дышать. Умер. Насовсем…
Вот и глядя на Карташова, который юрким лососем скользил по коридору, преследуя паука, Гивенс удивлялся не его неожиданному появлению, не таинственному пауку, не происходящему в целом — а тому, что с Карташова по-прежнему текла вода… И двигался он странно — не совсем так, как положено в невесомости, а словно бы плывя.
Наверное, это и вызвало странную ассоциацию с лососем?
— Андрей! — закричал Гивенс. — Постой!
Карташов остановился, повис посреди коридора, все так же загребая руками — будто плывя против потока. Гивенс, ловко отталкиваясь от стен, приблизился к нему и завис в воздухе.
— Ты стоишь, что ли? — спросил Карташов с любопытством. — Тут так мелко?
С него по-прежнему лило.
— Андрей, где мы, по твоему мнению, находимся? — осторожно спросил Гивенс.
— Черт его знает, — Карташов пожал плечами. — То ли Марс в прошлом, то ли иная реальность… Скажу честно, так и не разобрался.
— Андрей, мы в корабле, — вкрадчиво сообщил Эдвард. — На данный момент времени — мы в коридоре между складским-два и рубкой.
— Это — корабль? — Карташов засмеялся, все так же разводя руками и ногами.
— Да.
— А на мой взгляд, мы с тобой болтаемся в реке и нас сносит течением, — мрачно ответил Карташов. — И я бы предложил выбраться на берег… тем более что паук, зараза, убежал.
— Дерзай! — блеснул красивым русским словом Эдвард.
Карташов смерил его подозрительным взглядом и «поплыл» к стене. Поплыл, между прочим, не отталкиваясь ни от чего, только загребая воздух! По спине Эдварда пробежал холодок. До стены оставалось метр… полметра… сантиметры…
Голова Карташова плавно прошла сквозь стену и исчезла где-то за бортом корабля. За ней последовало все остальное тело.
Эдвард приблизился к стене. Помедлил. Потом вспомнил любимую книгу детства и прошептал:
— Значит… платформа девять и три четверти?
После чего последовал за русским.
Как ни странно, прохождение сквозь стену далось ему не труднее, чем Гарри Поттеру на вокзале Кинг Кросс.
— Попрошу высказываться, — сказал Аникеев. — Какие у нас есть варианты?
— Мы можем сбросить солнечный парус, — с ухмылкой предложил Жобан. — Тогда ускорение исчезнет и мы разминемся с кометой.
— А я бы предложил загерметизировать и взорвать один из отсеков. К примеру, оранжерею, — азартно сказал Булл. — Тогда отдача от струи вырвавшегося воздуха изменит наш курс.
— Друзья! Друзья, к чему такие сложности?! — возмутился Пичеррили. — Если у нас на борту и впрямь искусственный интеллект — не проще ли вскрыть отсек и спросить у него совета?
Аникеев покачал головой. И сказал:
— Значит, так. Во-первых, отставить шуточки. Во-вторых, ценю ваше чувство юмора… но давайте говорить серьезно. В ядро кометы мы не врежемся в любом случае, уклонимся… Пичеррили, так что там по орбитам?
— Как я уже говорил, складской-два толкнул нас точно в сторону ядра, — пожал плечами итальянец. — Мы, конечно, не столкнемся… но пылевой хвост зацепим. И это серьезно, без всяких шуток.
Аникеев некоторое время смотрел на экран, быстро касаясь клавиш и прокручивая какие-то варианты траекторий. Булл подплыл ближе и уставился на экран над плечом командира.
— Лучше бы мы шли прямо на ядро, — подытожил Аникеев. — Ядро крошечное, от него уклониться несложно. А вот от хвоста… цепляем. Даже если все топливо сожжем — зацепим.
— Нас изрешетит, — сказал Жобан. — И парусу крышка, и кораблю.
— Предлагаю не уклоняться от кометы, — неожиданно сказал Булл. — Предлагаю включить двигатели и пройти между кометой и Солнцем!
Космонавты переглянулись.
— Вот за что я вас, американцев, уважаю, — сказал Жобан, — так это за радикальность решений!
Аникеев задумчиво смотрел на экран.
— Можем проскочить, — сказал он наконец. — Если оставить самый минимум на торможение и выход на орбиту Марса, то оставшегося топлива хватит, чтобы проскочить между кометой и Солнцем… Тогда и от хвостов уворачиваемся… и, кстати, еще чуть-чуть времени выигрываем… Но риск есть. Мы проходим буквально в сотне километров от ядра кометы на сходящихся курсах. Двухпроцентная вероятность, что мы действительно врежемся. Лоб в лоб. Как в книжках Жюля Верна.
— Два процента — это ерунда, — сказал Пичеррили.
— В России с тобой бы многие поспорили, — пробормотал Аникеев. — Ну… предлагаю рискнуть. У нас окно на включение двигателя четыре минуты… всем зафиксироваться!
— Как такое может быть? — спросил Гивенс. — Может быть, все-таки я сплю?
Они с Карташовым сидели в лодке и смотрели на дрожащие от ветра стебли красного тростника. Река несла лодку все так же неспешно и неутомимо.
— Я думаю, ты прав, — неожиданно поддержал его Карташов. — Мы оба спим. Точнее… точнее, мы в коме. А наше сознание находится…
Он задумался.
— В иной реальности? В виртуальном пространстве? — предположил Гивенс.
— Быть может.
— А почему для меня существует реальность корабля, а для тебя — реальность чужой планеты? — продолжал допытываться Гивенс.
Они уже выяснили, что корабль — вернее, его двойник, пустой и необитаемый, находится рядом с лодкой. Все время рядом — скользит сквозь пространство будто привязанный, бесплотный и невидимый. Но если отплыть от правого борта на три с половиной метра — хлоп! И вместо реки оказываешься в залитых красным тревожным светом коридорах…
— Наверное, для тебя важнее корабль, космос, сам полет, — сказал Карташов. — А для меня — Марс. Поэтому моя персональная галлюцинация привязана к Марсу, твоя — к кораблю. Но они пересекаются. И мы можем ходить из сна в сон…
— Почему мы? — задумчиво спросил Гивенс. — Может… может, потому, что мы черные?
— Я не черный, — сказал Карташов. — Я бурят. Чистокровный. — Он хмыкнул. — Можно, конечно, сказать, что мы оба не белые — ты негр, я монголоид… Но не думаю, что цвет кожи здесь играет какую-то роль.
— У меня дед был белым, — признался Гивенс. — Хотя все равно какая-то связь возможна…
— Тише! — Карташов поднял руку. — Что-то происходит!
И впрямь: берега теперь проносились мимо куда быстрее. А откуда-то впереди, издалека, доносился легкий ровный гул…
— Водопад! — озвучил Гивенс их общую мысль. — Пошли!
— Куда пошли? — удивился Карташов.
— На корабль! В мой сон! Пересидим!
Карташов покачал головой:
— Эдвард… я не думаю, что если с лодкой что-то случится, то с кораблем все будет в порядке…
Они посмотрели друг на друга. И бросились грести — грести отчаянно, изо всех сил, Карташов — коротким веслом, Эдвард — руками.
Берега тем временем все больше и больше менялись. Тростник исчез, глинистая грязь уступила место вначале твердой красноватой почве, а потом — каменистым (хотя все таким же рыжим) уступам. Теперь уже не было проблем с тем, чтобы пристать к берегу… кроме одной — река будто взбесилась, течение несло лодку все быстрее и быстрее.
На экранах компьютеров комета Гивенса выглядела устрашающе. Это был сверкающий шар, колоссальные размеры которого трудно было определить.
— Это еще что такое? — воскликнул Жобан. — Это она и есть?
Аникеев не ответил. Столь близкое прохождение громадного небесного тела удивило и встревожило его, несмотря на все расчеты. Он понимал, что их корабль вполне может столкнуться с кометой и такая встреча грозит путешественникам самыми плачевными последствиями — либо порванным солнечным парусом, либо нарушенной герметичностью в результате попадания мелких осколков, либо, наконец, эта комета вследствие непреодолимой игры случая может ударить прямо в корпус.
Командир быстро оценил все три возможности, которые тем или иным путем привели бы их предприятие к роковому концу. Его спутники безмолвно уставились на экраны. Шар, приближаясь, все увеличивался, и в силу известной оптической иллюзии путешественникам казалось, что снаряд летит прямо ему навстречу.
— Тысяча чертей! — воскликнул Жан-Пьер Жобан. — Поезда вот-вот столкнутся!
Космонавты инстинктивно подались назад. Их ужас был велик, но продолжался недолго. Ядро пронеслось в нескольких сотнях метров от корабля и исчезло так же внезапно, как и появилось. Это объяснялось не столько быстротой его полета, сколько тем, что на корабле не оказалось ни одной телекамеры, направленной назад.
— Счастливого пути! — проговорил Жан-Пьер Жобан со вздохом облегчения. — Подумайте только! Неужели же Вселенная так мала, что какое-то жалкое кометное ядро не может на свободе прогуляться по небу?
— Не выгребем! — крикнул Эдвард. — Карташов, уходим!
Но Карташов, присев на носу лодки на одно колено, стремительно работал веслом, упорно направляя лодку к берегу. Впереди уже вставало облако брызг, висящее над водопадом, сквозь воду стали проглядывать острые камни, притаившиеся на самой стремнине. Но для Карташова будто исчезло все, кроме лодки, весла и неохотно приближающегося берега.
«Мы умрем, — отстраненно подумал Эдвард. — Мы все умрем… как страшно…»
Но то ли упрямство русского, то ли его вера в то, что в корабле не отсидеться, подействовали — Эдвард, ругаясь и плача одновременно, продолжал грести. Руки заледенели от студеной воды, уши заложило от грохота водопада, но он все греб, греб и греб…
Даже когда лодка уткнулась в берег метрах в двадцати от пропасти, куда обрушивалась река, Гивенс не сразу смог остановиться. Карташов выскочил на берег первым, стал вытягивать лодку. Опомнившись, Гивенс помог ему. Оттащив лодку подальше от берега, они осторожно подошли к краю обрыва.
И замерли, глядя на раскинувшуюся внизу равнину, по которой, уже неспешно и вольно, текла широкая река — текла прямо к виднеющемуся на горизонте морю…
Равнина была зеленой.
Живой.
— Черт возьми! — прокричал Гивенс. — Черт возьми!
Ругая себя за только что пережитый страх, едва не заставивший его напортачить в самый ответственный момент, он расстегнул комбинезон и сказал:
— Всегда мечтал отлить с края Гранд Каньона…
Карташов хрипло рассмеялся и последовал его примеру.
— Если я и впрямь сейчас валяюсь в коме, — рассуждал Гивенс, застегиваясь, — то надеюсь, мне надели большой хороший памперс…
— Знаешь, бразе, — неожиданно сказал Карташов, отходя от края, — а ведь есть у меня ощущение, что мы с тобой сейчас не только сами спаслись… мы еще и весь корабль спасли.
— Может быть, — согласился Гивенс. — Слушай, мне кажется, или там, на горизонте, я вижу парус?
— Не шевелись! — внезапно прервал его Карташов. — Стой и не оборачивайся!
Добавить комментарий