— Да у вас крыши поехали! — не сдержался Серебряков. — Вы всерьез рассчитываете выдержать космический перелет?
Яна пожала хрупкими плечиками.
— Выхода нет, Иван Степанович. Поверьте. Я не рвусь на Марс, но решение принято, причем на высочайшем уровне. Если вы не верите… то мы можем доехать до Кремля. Можем, товарищ полковник?
— Да, конечно, — без всякого удивления ответил Кирсанов. — Если подписанных президентом бумаг вам будет мало…
Серебряков в волнении пригладил волосы, будто ему сейчас предстояло встретиться с первым лицом страны.
— Я, собственно говоря, человек военный, — сказал он. — Будет приказ — полечу хоть с вами, Яна… хоть с вами, полковник… хоть с мумией Владимира Ильича. Мне-то что? Но как вы собираетесь выдержать перегрузки?
— Я женщина крепкая, не умру, — ответила Яна. — Пользы, конечно, от меня на старте будет немного. Ну так вы на что?
— Но почему все-таки вы? — не выдержал Серебряков.
Яна вздохнула и призналась:
— На самом деле мне есть альтернатива. Ирина Пряхина. Важно, чтобы на Марсе вместе с Андрюшей оказалась женщина. Мне, конечно, не хотелось бы передавать эту миссию Пряхиной… но если вы настаиваете…
Серебряков почувствовал, что сходит с ума.
— Что за бред? — спросил он. — Если речь о… э… биологическом эксперименте… то пока мы долетим, Карташов все равно покинет Марс!
— А вот тут бы я не зарекалась, — серьезно ответила Яна. — Так что выбирайте. Пряхина — или я.
— Красивый корабль, — сказал Карташов, глядя на медленно приближающийся «Орион». — Старомодный, но красивый.
Булл не стал спорить.
— Зачем изобретать велосипед? То, что отработали на лунной программе, годится и для Марса.
«Орион» и впрямь напоминал старенький «Аполлон» — вот только был гораздо крупнее. Но сейчас, когда «Орион» приближался к стыковочному узлу, разницу размеров было трудно уловить.
— Почему Земля хочет отправить на «Орион» вас двоих? — грустно спросил Пичеррили. — Ведь планировалось иначе…
— Никто не планировал поднимать «Орион» на высокую орбиту, — ответил Карташов. — Его ресурсы ограничены.
— И все-таки? — упрямо спросил итальянец.
Булл внезапно тронул Карташова за плечо:
— Знаешь, а я согласен. Отправляться на Марс вдвоем, оставив на орбите четверых, — это неразумно. Учитывая, что и время пребывания на планете у нас сократилось…
— Гивенс в коме, — напомнил Карташов.
— Ну и что? Помнится, совсем недавно и ты был овощ овощем. Уход за Гивенсом не требует трех человек.
Карташов внимательно посмотрел на Булла.
«Да он же боится, — вдруг понял Андрей. — Он меня боится. Того, что со мной произошло… и что может произойти дальше…»
К сожалению, Карташов понимал, что основания для опасений у Булла есть.
— Тогда оставим троих, — сказал он, краем глаза глядя на надвигающийся «Орион». Стыковка шла совершенно штатно, на пульте помаргивали зеленым индикаторы, ровно попискивал датчик сближения. Кроме Аникеева, на экраны сейчас никто не смотрел. Булл и Жобан после его слов уставились на Карташова — даже француз, которому в любом случае высадка на красную планету не светила.
— А меня спросить не забыли? — не отрывая взгляд от экрана, спросил Аникеев. — Мне кажется, я пока командир корабля.
Карташов увидел изломанную черную тень, едва заметно шевельнувшуюся среди антенн «Ориона». Мысленно выругался. И резко воскликнул:
— Славка!
Аникеев удивленно посмотрел на Карташова — тот никогда не звал его так запанибратски. И не заметил, как по корпусу «Ориона» метнулась стремительная черная тень — круглое туловище, шесть длинных коленчатых лап… Мелькнула — и скрылась где-то в районе стыковочного узла.
Карташов облегченно выдохнул. И сказал:
— Булл прав. Я ведь был в коме… и кто знает, что со мной будет дальше? Я в любой момент могу упасть и отключиться. Верно, Жан-Пьер?
— Верно! — радостно подтвердил француз, у которого вдруг появилась призрачная надежда попасть на Марс. — Вячеслав, я считаю, что Карташов прав!
Аникеев вновь повернулся к экрану. Нахмурился. Пробормотал:
— Тогда ему лучше вовсе не лететь.
— Нельзя оставить группу высадки без контактера, — спокойно ответил Карташов. — Сам понимаешь, ты не можешь лететь вместе с Буллом: нельзя рисковать тем, что экспедиция останется сразу без обоих пилотов. Жобан… ты ведь с самого начала знал, что не ступишь на Марс. Гивенс все-таки в тяжелом состоянии, и врач на борту нужен. А вот Пичеррили нам на Марсе пригодился бы. Поскольку нас меньше, то на роботов придется куда большая нагрузка.
— Есть и еще одна причина, — внезапно сказал Пичеррили. — Вы же помните, друзья… я обязан принять решение о невозвращении на Землю — если это потребуется. Если мы встретим на Марсе опасности.
— Боевые треножники, — фыркнул Жобан.
— И лучше, если я приму это решение за троих, чем за шестерых! — дружелюбно улыбаясь, закончил итальянец.
— Хорошо устроились, — с прорвавшимся раздражением сказал Аникеев. — Замечательно…
Корабль слегка тряхнуло.
— Есть касание, — доложил Булл. — Вроде бы все штатно…
Аникеев молчал, пока сервоприводы медленно подтягивали корабли друг к другу, герметизируя переходной люк. Потом решил:
— Если на «Орионе» все будет в порядке… и по ресурсам три человека проходят… то отправитесь втроем.
— Спасибо, Слава! — с чувством произнес Карташов. — Жаль… жаль, что не могут полететь все.
— Можешь поверить, мне тоже жаль, — хмуро сказал Аникеев.
Порой Гивенсу казалось, что про него все забыли.
Нет, конечно, его помнит мама. Его помнит жена. Дочь. Сын… сын вряд ли, ему было всего полгода, когда они стартовали к Марсу. А вот друзья-товарищи, наверное, о нем забыли. Лежит себе в медотсеке черный парень, ну и пусть себе лежит…
Умом Гивенс понимал, что никто его не забыл, что товарищи внимательно приглядывают за его увесистой тушкой, меняют ему подгузники и протирают кожу спиртом… или чем там полагается, чтобы не было пролежней?
Хотя какие, к чертовой матери, пролежни в невесомости?
Гивенс рассмеялся. За время своего пребывания здесь — язык не поворачивался назвать это «Марсом» — он как-то даже подзабыл будни космического полета. Да что говорить, летел-то он на мертвую планету, где надеялся разве что найти древний артефакт. А попал на такой Марс, который последний раз без стыда описывал Берроуз. Ну, ладно, еще Брэдбери не стеснялся писать про зеленые холмы и человекоподобных марсиан…
Но самое печальное то, что теперь и туземцев с копьями не было, и деревьев не наблюдалось. Прыгнув с обрыва — эх, как обидно, что Карташов за ним не последовал… что же, интересно, с ним стало? — Гивенс несколько секунд несся к земле… или к «Марсу», если угодно. Сердце бешено колотилось в груди, тело напряглось в ожидании удара, на миг Гивенс испугался, что сейчас обмочится, а потом решил, что волноваться на эту тему просто глупо…
И тут все изменилось. Будто рывком сменили декорации вокруг.
Гивенс уже не падал, он лежал, уткнувшись лицом в песок.
Медленно поднявшись, Эдвард огляделся.
Честно говоря, один бедлам сменился другим. Не было ни гор, с которых он упал, ни реки, ни джунглей. Во все стороны тянулась ровная как стол пустыня, покрытая мелким красноватым песком. В прозрачном чистом воздухе не было ни облачка. Маленькое солнце слабо грело с небес, хотя холода Гивенс не испытывал.
Если бы не тот факт, что Эдвард дышал легко и свободно, он мог бы решить, что попал на настоящий Марс. Такой, какой он в реальности.
— Нет, — сказал Эдвард твердо. — Я отказываюсь так играть.
Он лег на песок навзничь, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Мысли Гивенса были просты. То, что с ним происходит, — это не реальность. Это какая-то сложно наведенная галлюцинация, проекция в сознание… эксперимент, который над ним ставит… кто? Впрочем, это сейчас не самое важное.
Главное — что объект эксперимента тоже может изучать наблюдателя. И шататься по пустыне Гивенс решительно отказывался. Пусть реальность сменится. Пусть будут джунгли. Пусть будут туземцы. Но не эта пустыня, оскорбляющая его как многогранную, развитую личность!
— Ten little nigger boys went out to dine;
One choked his little self, and then there were nine [1], — немузыкально запел Гивенс. У него вдруг сдавило горло, он поперхнулся, но упрямо продолжил: — Nine little nigger boys sat up very late;
One overslept himself, and then there were eight…
Почему-то он совсем не удивился, что на него накатила дремота. Похоже, его вызов был принят! Что и кому он хотел доказать этой неполиткорректной песенкой, которую, кроме негра, никто и петь-то не рискнет, Гивенс не знал. Но горланил от всей души:
— Eight little nigger boys travelling in Devon;
One said he’d stay there, and then there were seven…
Песок под Гивенсом вдруг промялся и повлажнел. Его обдало запахом — тяжелым, болотистым, гнилым. Гивенс приоткрыл глаза.
Он лежал в странном лесу из огромных суставчатых хвощей. В воздухе носились стрекозы — гигантские, с ворону размером. А на Гивенса внимательно смотрел паук. Глазастый паук величиной с табуретку…
— Между прочим, имелся в виду совсем другой Девон! — крикнул Гивенс. — Графство, а не геологический период!
Он снова закрыл глаза, что потребовало от него огромного усилия воли. И заорал песенку дальше:
— Seven little nigger boys chopping up sticks;
One chopped himself in half, and then there were six…
Вроде бы ничего не происходило. Топором, во всяком случае, его не приложили.
— Six little nigger boys playing with a hive;
A bumble-bee stung one, and then there were five!
Раздалось жужжание, и на лицо Гивенса что-то опустилось. Что-то напоминающее шмеля, только размером с голубя. Открывать глаза Гивенс даже и не подумал:
— Five little nigger boys going in for law;
One got in chancery, and then there were four.
«Чего ты хочешь?» — пронеслось в голове Эдварда. Это была не его мысль.
А значит, это был контакт!
— Four little nigger boys going out to sea;
A red herring swallowed one, and then there were three! — проорал Гивенс и добавил, чувствуя, как ноги захлестывает вода:
— Я хочу честной игры! Я разумное существо. Я готов к общению!
«Готов ли? — теперь в чужой мысли явно ощущалась ирония. — А главное — готов ли ты петь дальше?»
— Three little nigger boys walking in the zoo;
A big bear hugged one, and then there were two! — пропел Гивенс.
Что-то большое и тяжелое шагнуло к нему. Заворчало. Гивенса обдало вонючим дыханием.
— Two little nigger boys sitting in the sun;
One got frizzled up, and then there was one! — закричал он.
Разумеется, стало очень жарко.
— One little nigger boy left all alone;
He went out and hanged himself and then there were none!
«Ты упрямый, — пронеслось в голове Гивенса. — Это хорошо. Ты заслужил свой приз».
— Какой? — с любопытством спросил Гивенс.
Но ему никто не ответил.
Гивенс осторожно открыл глаза. И рассмеялся.
Он был в медотсеке. Жобан, стоя к нему спиной, набирал в шприц жидкость из ампулы.
— Привет! — сказал Гивенс, и Жобан подпрыгнул.
[1] Английская детская считалочка XIX века, ставшая сюжетной основой популярного романа Агаты Кристи. В наиболее распространенном переводе звучит так:
Десять негритят решили пообедать.
Один вдруг поперхнулся, их осталось девять.
Девять негритят, поев, клевали носом.
Один не смог проснуться, их осталось восемь.
Восемь негритят в Девон ушли потом,
Один не возвратился, остались всемером.
Семь негритят дрова рубили вместе,
Зарубил один себя — и осталось шесть их.
Шесть негритят пошли на пасеку гулять,
Одного ужалил шмель, их осталось пять.
Пять негритят судейство учинили,
Засудили одного, осталось их четыре.
Четыре негритенка пошли купаться в море,
Один попался на приманку, их осталось трое.
Трое негритят в зверинце оказались,
Одного схватил медведь, и вдвоем остались.
Двое негритят легли на солнцепеке,
Один сгорел — и вот один, несчастный, одинокий.
Последний негритенок поглядел устало,
Он пошел повесился, и никого не стало.
Добавить комментарий